Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке] - Филип Дик

Оба водителя разом вскочили со своих мест, лица их были переполнены решимости. Старший из них схватил с прилавка бутылку с кетчупом и угрожающе приподнял ее за горлышко. Повар, не поворачиваясь спиной к водителям, стал шарить рукой позади себя, пока не нащупал вилку для мяса. Он вынул ее из-за спины и выставил перед собой.

— В Денвере, — заметила Джулия, — сейчас заканчивается строительство взлетно-посадочной полосы из теплостойкого материала, так что реактивные «Люфтганзы» смогут совершать здесь посадку.

Все трое мужчин продолжали молчать и не шевелились. Другие посетители, затаив дыхание, наблюдали за происходящим.

Первым тишину нарушил повар Чарли.

— Один такой ракетоплан пролетел перед заходом солнца.

— Он направлялся не в Денвер, — сказала Джулия. — Он держал курс на Запад, к Побережью.

Оба водителя грузовиков, не торопясь, заняли прежние места. Старший из них пробормотал:

— Я всегда забываю о том, что все они здесь немного пожелтели.

— Ни один из японцев не убивал здесь евреев, ни во время войны, ни после, — уже спокойно заметил повар. — И японцы не строили газовых печей.

— Ну и очень плохо, что не строили, — сказал водитель постарше. Затем снова принялся за кофе.

Пожелтели, подумала Джулия, да, похоже на то, что это правда. Мы что-то здесь возлюбили японцев.

— Где вы собираетесь ночевать? — спросила она, обращаясь к более молодому водителю.

— Еще не знаю, — ответил он. — Я только что вышел из кабины и прямо сюда. Весь этот штат мне не очень-то нравится. Скорее всего, лягу в кабине.

— Мотель «Медоносная пчела» не так уж плох, — заметил повар.

— О'кей, — согласился молодой водитель. — Может быть, там и остановлюсь. Если не станут возражать, ссылаясь на то, что я итальянец. — Говорил он с явно выраженным акцентом, хотя и пытался это скрыть.

Наблюдая за ним, Джулия решила: в том, что он такой ожесточившийся, такой колючий, виноват его собственный максимализм. Слишком уж многого он требует от жизни. Всегда в движении, неугомонный и сосредоточенный. Я такая же. Я не смогла остаться на Западном побережье, пройдет немного времени, и мне станет невмоготу здесь. А разве не такими же были люди прошлых веков? Но, подумала она, осваиваемые рубежи нынче не здесь. Они на других планетах.

И еще она подумала вот о чем: мы с ним могли бы записаться на один из ракетных кораблей, перевозящих колонистов. Но немцы не пустят его на борт из-за цвета кожи, а меня — из-за черных волос. Это для тех тощих нордических альфов-гномиков, гомиков — из СС, которые проходят подготовку в горных замках Баварии. Этот парень — Джо как-его-там — даже не удосуживается придать своему лицу верное выражение. У него должен быть этот обязательный невозмутимый, но вместе с тем и преисполненный энтузиазма вид, будто он ни во что не верит, а тем не менее, владеет абсолютной истиной. Да, именно такие они и есть. Они совсем не идеалисты, как мы с Джо. Они — циники, упивающиеся непогрешимостью своей веры. Это что-то вроде лоботомии — они просто калечат мозг. Эти немецкие идеологи-психиатры, выдавая это за достижение своей психотерапии.

Но главная их беда, решила Джулия, таится в сфере секса. Они превратили его в нечто грязное еще в самом начале, в тридцатые годы, а затем дела пошли все хуже и хуже. Гитлер положил сам этому начало со своей — кем она ему приходилась? Сестрой? Теткой? Племянницей? А ведь в его роду и до этого было кровосмешение — его отец и мать были двоюродным братом и сестрой. Они все совершают кровосмешение, вожделея к собственной матери. Вот почему у этих тщательно отобранных гомиков-эсэсовцев такие жеманные ангельские улыбочки, такая розовая детская невинность на лицах; они берегут его для Мамули. Или друг для друга.

А кто для них Мамуля, задумалась Джулия. Вождь, герр Борман, который, как считают, сейчас при смерти? Или — тот, Великий Больной?

Старый Адольф, как полагают, доживает свои дни в каком-то санатории, полупарализованный, в старческом маразме. Сифилис мозга, восходящий еще к дням его нищенствования в Вене, где он бродил в длинном черном пальто, в грязном белье, спал в ночлежках.

Очевидно, это возмездие самого Бога, злобно-насмешливое, ну прямо как в старых немых фильмах. Этот страшный человек поражен самой гнусной грязью, той напастью, которой история наказала человека за его порочность.

Но самое во всем этом ужасное — то, что нынешняя Германская империя — продукт деятельности этого мозга. Сначала политическая партия, затем нация, а затем и полмира. И нацисты сами поставили этот диагноз, идентифицировали его болезнь. Этот шарлатан, пользовавший травами, который лечил Гитлера, этот доктор Морелл, который теперь пичкает его патентованными Ветрогонными Пилюлями доктора Кестера — он первоначально был специалистом по венерическим заболеваниям.

Весь мир знает об этом, но тем не менее, бессвязная речь вождя — само откровение, как Священное Писание. Таким мировоззрением сейчас заражена вся наша цивилизация, а эти отдельные белокурые нацистские самцы и самки как споры зла покидают с неслыханной помпой Землю, чтобы разносить заразу по другим планетам.

Вот их награда за кровосмешение — безумие, слепота, смерть.

Брр. Джулия встряхнулась.

— Чарли, — позвала она повара. — Мой заказ уже готов?

Она чувствовала себя очень одинокой. Поднявшись, прошла к стойке и присела рядом с кассой.

Никто на нее не обратил внимания, кроме молодого водителя-итальянца. Он не сводил с нее глаз. Джо, так его звали. Джулии захотелось узнать о нем побольше.

Оказавшись с ним почти рядом, она заметила, что он не так уж молод, как ей показалось. Трудно было сказать, сколько ему лет. Его напряженное состояние мешало правильно оценить его возраст. Он все время проводил рукой по волосам, как бы зачесывая их назад искривленными негнущимися пальцами. Что-то есть особенное в этом человеке, подумала Джулия. От него веет дыханием смерти. Это пугало ее, и в то же время притягивало. Вот водитель постарше наклонил голову и что-то ему прошептал, после чего оба стали просто-таки сверлить ее взглядом, причем в этот раз в их глазах был не просто мужской интерес.

— Мисс, — сказал водитель постарше. — Вы знаете, что это такое? — Он вытащил из-под стойки небольшую плоскую белую коробку.

— Знаю, — ответила Джулия. — Нейлоновые чулки. Из синтетики, которую делает только мощный картель из Нью-Йорка, И. Г. Фарбен. Очень редкие и дорогие.

— Ну, придумали-то их немцы. Монополия — не такая уж и плохая штука. — Водитель постарше передал коробку напарнику, тот подтолкнул ее локтем, и она скользнула по стойке к Джулии.

— У вас есть автомобиль? — спросил у нее молодой итальянец, потягивая кофе.

Из кухни появился Чарли. В руке у него была тарелка с ее заказом.

— Вы могли бы меня отвезти туда? — Дерзкие, решительные глаза все еще продолжали ее изучать, от чего она сразу же занервничала. Тем не менее, интерес ее к этому Джо все возрастал. — В этот мотель или куда еще, где я мог бы заночевать. Ну так как?

— Да, — сказала она. — У меня есть машина. Старенький «студебеккер».

Повар поглядел сначала на нее, затем на молодого водителя, после чего поставил перед нею тарелку.

* * *

Из репродуктора в дальнем конце прохода раздалось:

— Дамы и господа, внимание!

Мистер Бейнс, задремавший в своем кресле, очнулся и открыл глаза. В окошке справа от него было видно море, далеко внизу, коричневая и зеленая суша, а дальше — бескрайняя голубизна океана. Тихого океана. Ракетоплан, сообразил он, начал свое долгое медленное снижение.

Сначала по-немецки, затем по-японски и, наконец, по-английски голос из репродуктора объяснил, что никому нельзя курить и отстегиваться от своего мягкого кресла. А также уведомил пассажиров о том, что спуск будет длиться восемь минут.

После этого включились тормозные реактивные двигатели, причем так неожиданно и громко, так яростно затрясло салон, что большинство пассажиров испуганно вздрогнули. Мистер Бейнс улыбнулся и сидевший по другую сторону прохода молодой пассажир с коротко подстриженными светлыми волосами улыбнулся тоже.

— Зи фюрхтен дас… — начал было молодой человек, но Бейнс прервал его:

— Простите. Я не говорю по-немецки.

— Не говорите по-немецки? — удивленно произнес по-английски с сильным акцентом молодой немец.

— Я — швед, — пояснил Бейнс.

— Но вы сели в Темпельхофе.

— Да, я был в Германии в служебной командировке. Мне приходится бывать по своим делам в самых различных странах.

Молодой немец, очевидно, никак не мог поверить, что в современном мире человек, который занимается бизнесом в международных масштабах и летает — может позволить себе летать — на самой совершенной из реактивных «Люфтганз», не говорит по-немецки. Обратившись к Бейнсу, он спросил: